Последняя попытка
Моей жене Маше, подарившей
мне с той поры, как было написано
стихотворение, двух сыновей -
Женю и Митю.
Е. Е. 1993
Последняя попытка стать счастливым,
припав ко всем изгибам, всем извивам
лепечущей дрожащей белизны
и к ягодам с дурманом бузины.
Последняя попытка стать счастливым,
как будто призрак мой перед обрывом
и хочет прыгнуть ото всех обид
туда, где я давным-давно разбит.
Там на мои поломанные кости
присела, отдыхая, стрекоза,
и муравьи спокойно ходят в гости
в мои пустые бывшие глаза.
Я стал душой. Я выскользнул из тела,
я выбрался из крошева костей,
но в призраках мне быть осточертело,
и снова тянет в столько пропастей.
Влюбленный призрак пострашнее трупа,
а ты не испугалась, поняла,
и мы, как в пропасть, прыгнули друг в друга,
но, распростерши белые крыла,
нас пропасть на тумане подняла.
И мы лежим с тобой не на постели,
а на тумане, нас держащем еле.
Я - призрак. Я уже не разобьюсь.
Но ты - живая. За тебя боюсь.
Вновь кружит ворон с траурным отливом
и ждет свежинки - как на поле битв.
Последняя попытка стать счастливым,
последняя попытка полюбить.
1986, Петрозаводск
Я с ума, вероятно, спятил, -
Все мне чудится в тишине
Работящая птица дятел
Клювом бьет по моей стене.
Ладно, пусть себе суетится
И долбит. и долбит опять.
Пусть уже лучше не ты, а птица
Не дает мне ночами спать.
Посвящение
Недобрая была тогда погода.
И дождь, и снег.
На сердце, на судьбе.
Ито, что я писал в теченье года,
Все это - длинное письмо тебе.
Поймешь ли ты?Поймешь(Разборчив почерк)
Открытым сердцем,милою душой.
Заплачешь ли?
Заплачешь,Тихо.Ночью.
Одна в постели , ставшей вдруг чужой.
И все слова, и все прикосновенья
Забудешь?
Не забудешь ничего.
Быть может только на одно мгновенье.
А я писал, безумец, для него.
Я думала, что главное в погоне за судьбой -
Малярно-ювелирная работа над собой:
Над всеми недостатками, которые видны,
Над скверными задатками, которые даны,
Волшебными заплатками, железною стеной
Должны стоять достоинства, воспитанные мной.
Когда-то я так думала, по молодости лет.
Казалось, это главное, а оказалось - нет.
Из всех доброжелателей никто не объяснил,
Что главное - чтоб кто-нибудь вот так тебя любил:
Со всеми недостатками, слезами и припадками,
Скандалами и сдвигами и склонностью ко лжи,
Считая их глубинами, считая их загадками,
Неведомыми тайнами твоей большой души.
Не мерещится ль вам иногда,
Когда сумерки ходят по дому,
Тут же возле иная среда,
Где живем мы совсем по-другому?
С тенью тень там так мягко слилась,
Там бывает такая минута,
Что лучами незримыми глаз
Мы уходим друг в друга как будто.
И движеньем спугнуть этот миг
Мы боимся, иль словом нарушить,
Точно ухом кто возле приник,
Заставляя далекое слушать.
Но едва запылает свеча,
Чуткий мир уступает без боя,
Лишь из глаз по наклонам луча
Тени в пламя сбегут голубое.
Косым, стремительным углом
И ветром, режущим глаза,
Переломившейся ветлой
На землю падала гроза.
И, громом возвестив весну,
Она звенела по траве,
С размаху вышибая дверь
В стремительность и крутизну.
И вниз. К обрыву. Под уклон.
К воде. К беседке из надежд,
Где столько вымокло одежд,
Надежд и песен утекло.
Далеко, может быть, в края,
Где девушка живет моя.
Но, сосен мирные ряды
Высокой силой раскачав,
Вдруг задохнулась и в кусты
Упала выводком галчат.
И люди вышли из квартир,
Устало высохла трава.
И снова тишь.
И снова мир.
Как равнодушье, как овал.
Я с детства не любил овал!
Я с детства угол рисовал!
---------------------------
Снова месяц висит ятаганом,
На ветру догорает лист.
Утром рано из Зурбагана
Корабли отплывают в Лисс.
Кипарисами машет берег.
Шкипер, верящий всем Богам,
Совершенно серьезно верит,
Что на свете есть Зурбаган.
И идут паруса на запад,
Через море и через стих,
Чтоб магнолий тяжелый запах
Грустной песенкой донести.
В час, когда догорает рябина,
Кружит по ветру желтый лист,
Мы поднимем бокал за Грина
И тихонько выпьем за Лисс.
В тебе копаюсь, как в шкафу, или ильфопетровском стуле:
Не знать ни морзе, ни кунг-фу, ни даже истину простую,
Про то, что с легкостью куплюсь я на слова, а не на баксы.
Но самый твой огромный плюс - в твоих руках пакеты акций
На всю меня - вот ночь, вот день, на все истории истерик,
Послеконцертную мигрень и вечную нехватку денег...
Я не живу тобой, прости.Я ненавижу эти сопли.
Ты впитываешь до кости мои отчаянные вопли,
Прихвостнически служишь мне жилеткой драной молчаливой,
Когда нуждается в ремне душевных излияний ливень...
И чем ладони холодней, тем сердце на любовь способней.
Так говорили, кто древней.Я поведу полка на сотни -
Ведь не дрожит рука, храня твоей ладони отпечаток.
Зимой ты теплый для меня.Я не люблю носить перчаток...
Ведь я курю, давно курю - не по тебе, не обольщайся...
Я, может, брошу. К январю.
От передозировки счастья.
Стефания Данилова.
Сообщение отредактировал Paul Vincent: 14 Январь 2013 - 23:24
Говори мне, пожалуйста, больше о том, что ты пережил.
Я, сбежавшая из дому, буду сидеть до утра
у тебя на квартире, прокуренной. Что мне теперь уже?
Все равно там кислотные ливни льют как из ведра.
Позвони мне каким-нибудь очень закниженным вечером,
от чужих биографий склонившуюся оторви
бесталанную голову. Нас прослушивать будут диспетчеры,
как врачи госбольниц - пациента с симптомом ОРВИ.
И услышат, конечно, не то, что заинтересует
нефтяных олигархов и прихвостней из ФСБ.
По ту сторону трубки я дымом тебя нарисую
в нелинованном воздухе, чтобы оставить себе.
Оставайся со мной.
Я куплю тебя книгами с полок,
накачаю альбомами, вычитаю интервью.
Мне хватает от всех, кто вокруг, церебральных прополок
на тематику, с кем я якшаюсь, гуляю и пью.
Тут всегда холода, в этом проклятом Господом Питере,
примеряющем снег и не думающем ни о ком.
Я несу над пробитой башкой светоносные литеры,
чтобы сбившимся с верного курса гореть маяком.
Я запомнюсь тебе.
Не до математической степени,
не до рези в висках после виски за круглым столом.
Не стрелой, задрожавшей в высоком, начитанном темени.
Прямо прыгнувшим в руки блуждающим рыжим теплом.
Посвяти мне стихи.
Или песню.
Быть может, получится?
Можешь не исполнять, а подшить в самый черный архив.
Говорят, что по миру гуляет с косою разлучница,
не щадя никого, кроме строк, обращенных в стихи.
Рикошетом от нас отлетают «На бис» и «Брависсимо»,
потому и скрываемся в округах Йокнапатоф*.
Это так хорошо, что мобильная связь не зависима
от поваленных снежной пургой телеграфных столбов.
Входите, открыто… Неприбрана кухня – мы можем ко мне, выпить чаю.
А книжные полки и так скоро рухнут – не бойтесь задеть их плечами.
Здесь только одна драгоценная малость – с Вашими книгами полка,
на желтой стене по сюжету осталась невыстрелившей двустволка.
Я знаю ответ на вопрос «Как дела?», ведь все скажут круги под глазами.
Вам буковок звенья в бестселлеры плавить… Сейчас разогрею лазанью
и музыкой выветрю комнатный запах всегдашних моих одиночеств.
Вы знаете, в окна, что смотрят на запад, прекрасно разглядывать ночью
гуляющих розовощеких счастливцев, смеющихся то ли над Богом,
а то ли над Смертью. Их детские лица так пахнут ментоловым Вогом,
а руки так держат любимые руки – эфесом меча у джедаев…
Я пахну чуть-чуть Мураками Харуки, вокзальным душком ожиданья,
в Нью-Йорке подаренным красным Камаем, задутою свечкой из торта.
А Вы – как всегда – недосбывшимся маем и фирменным Кентом Четвертым.
Вот, угощайтесь. Чай будете черный? И сахар – две ложки десертных?
Мне так интересно, Вы скольким девчонкам в мозги намотались кассетно?
Хоть я – не девчонка, но Вы на повторе стоите, и каждый мой мальчик
во мне замечает раздолбанный торрент, любви прекративший раздачу.
Меня не прельщает сдаваться кому-то под флагом белеющих простынь.
В хрустальных шарах ясновидящим мутно, когда задаю им вопросы
по поводу нашего с Вами чего-то… представьте, на этой же почве
чернеют морей многолетние воды, когда умоляю помочь мне.
Как хочется мне обратиться на «ты» к Вам, как в бегство самой от себя же…
Каретой, увы, не становится тыква, а веников фирма не вяжет,
в которой когда-то работали феи – теперь там огромный компьютер.
Красивые глазки не купят Морфея, чтоб вместе мы выпили утро
из этого голубоватого неба, а после – по барам, театрам…
Я со сквозняком говорила. А мне бы
и вправду пора к психиатру.
Скажи, пожалуйста, что темно,
Что возвращаться домой опасно,
И дождь бетонной стоит стеной,
А я от ночи тебя бы спас, но
...но не останешься ты со мной.
Сирень, крыжовник, чуть чуть пачули,
На лбу начертано: 'укради!'
Но ты уходишь, любви не чуя,
Все оттого, что всегда молчу я
О птицах, прячущихся в груди.
Тебе дождей моря по колено,
Ты знаешь все о моей Вселенной,
Ты не со мной, но со мной в ладу,
Я не бываю навеселе, но
две ложки сахара в чай кладу.
Не надо! Только не в Этот вечер...
Наброшу теплый цветастый плед
на искаженные дрожью плечи,
зажгу своей зажигалкой свечи
и в наше Лето куплю билет!
...Разлился гелевой ручки стержень
у Бога в пальцах. И не удержит
ещë завариваемый чай.
Я правда Чувствую. Чувства те же,
Но жизнь учила меня молчать.
Вернись! Что не было, все пустое!
Быть может, я ничего не стою,
Тебе в Любви признаëтся дождь,
А я ломаю свои устои
в пустой надежде, что ты придëшь...
Ночь идет. часы над полкой
Миг за мигом гонят вечность.
За окном бормочет ветер,
Безответственный дурак...
Хоть бы дьявол из камина
В этот час пустынный вылез,
Чем гонять над сеной тучи,
Головой ныряя в мрак...
Я б ему,бродяге злому,
Звонко демона прочел бы-
И зрачки б его сверкали,
Как зарницы,из-под век.
Нет-так нет. паркет да стены,
Посреди коробки тесной,
Словно ерш на сковородке,
Обалдевший человек...
Перед пестрой книжной полкой
Все качаешься и смотришь:
Чью бы тень из склепа вызвать
В этот поздний мутный час?
Гейне-герцена-шекспира?
Но они уж все сказали
И ни слова, ни полслова
Не ответят мне сейчас.
Что ж в чужой тоске купаться?
И своя дошла до горла...
Лучше взять кота под мышку
И по комнате шагать.
Счастлив ты,ворчун бездумный,
Мир твой крохотный уютен:
Ночью джунгли коридора,
Днем-пушистая кровать.
Никогда у лукоморья
Не кружись,толстяк,вкруг дуба,-
Эти сказки и баллады до добра не доведут...
Вдруг очнешься-глушь и холод,
Цепь на шее все короче,
И вокруг кольцом собаки...
Чуть споткнешься-и капут.
Уж если есть друзья,
Должны же быть враги,
Как в доме пыль,
Как на пути ухабы...
Попробуй-ка себя убереги
От недоброжелателей хотя бы!
Сражающимся армиям под стать,
Господствуют микробы в каждом теле.
Нельзя ж на свете просуществовать,
Как признак,
Не отбрасывая тени.