Поймите, люди расстаются… И гаснет пыл. Проходит дрожь.
Уходят. Больше не вернутся. Горчит полынью чья-то ложь.
Уходят в зазеркалье. Там им лучше. Меняют стиль одежды, номера.
Поймите, люди расстаются. Нет, не на время. Это навсегда.
Уходят в шум дождей. И с глаз уходят. Из дома. Из компании друзей.
Что б все забыть. Им тоже больно, Но если ты остался, то больней.
Поймите, люди расстаются. И ждать — души самообман.
Мечты, иллюзии. Все бьются. Останется лишь прошлого туман.
До новой встречи будет путь неблизкий. В бокалах виски. Никотин. Лишенье сна.
Они уходят часто по-английски, оставивши себя, в твоем «вчера».
И старых писем сменят адресаты. Привычки поменяют. Пустота.
Все позабудется. Исправится когда-то. Сотрутся на мобильных имена…
Средь гор, в глубокой котловине,
храня преданья древних лет,
еще красуется доныне
священный город Назарет.
В трудах, молитве непрестанной
здесь доживал свой тихий век
благочестивый человек —
Иоаким с женою Анной.
Уже давно в их волосах
сребрятся старости седины,
давно потух огонь в очах,
чело прорезали морщины.
Слабеют силы; но опоры —
увы, — для старцев честных нет,
и, может быть, придется скоро
бездетным им покинуть свет,
и не увидит поколенье
их дней пришествия Христа,
когда свершится искупленье, —
пророков светлая мечта.
И сердце старцев постоянно
болело тайною тоской,
и слезы горькие порой
лила тоскующая Анна.
Но вот настали дни иные
для бедных старцев — наконец
над ними сжалился Творец, —
у них родилась дочь — Мария.
Младенца чудного рожденье
казалось старцам сладким сном,
как будто райское виденье
их осенило мирный дом.
Казалось, ангелы витали
средь этой мирной тишины
и сердцу тайно навевали
святые, радостные сны.
Их жизнь была, как путь без цели,
пуста, уныла и темна: —
у этой детской колыбели
вдруг изменилася она.
Забыты горе и печали,
забыты скорби прежних дней;
чредою быстрою бежали
теперь их дни, зари ясней.
немного о норнах
Дым к потолку тянулся, окна были завешены.
Три женщины в комнате были моей, три женщины,
с хризолитово-зелеными глазами в прожилках,
с голубыми венами на тонких запястьях,
и ложились на подоконник кружевные снежинки,
и тишина в моем доме становилась частью
бесконечной тишины – той, в которой становишься маленьким,
тишины неживого поля, чернеющего провала.
Первая женщина была одета в пальто и валенки,
прятала руки под пуховым платком и часто вздыхала.
Все пройдет, говорила она, все пройдет, хорошая,
и была она моя тоска, и боль моя, и мое прошлое.
Ветер выл, и звенело на кухне что-то в посуде.
У второй была синяя длинная юбка и полные груди,
сидела за столом, рисовала паровоз на салфетке,
и на плече у нее сидела цветная птица,
и вторая поставила мне незримую метку
против сердца, ту, что вовеки не растворится.
И были веки у нее тяжелые, как у ящера,
и была она моя неизвестность, мое настоящее.
Забирался в мой дом через щели холод осенний,
третья была маленькая девочка с рогами оленя,
с крыльями дракона и сияющим взглядом,
были теплы у нее ладони и ступни босы,
и она взяла меня за руку, и стала рядом,
И она мне сказала: «Ничего не бойся».
И передо мною стала серебряная дорога,
звездная дорога, уходящая через холод,
через темноту и сквозь бесконечно много
черных камней – в светлый небесный город.
И он сиял мне и ждал меня, и дорога текла живая,
и был он, как будущее, неведом и непознаваем.
Я видел пьяниц с мудрыми глазами
И падших женщин с ликом чистоты.
Я знаю сильных, что взахлёб рыдали
И слабых, что несли кресты.
Не осуждай за то, в чем не уверен
Не обещай, если решил солгать
Не проверяй, когда уже доверил!
И не дари, планируя отнять...
Не знаю, может быть нужно разместить в другой теме, но все же хочу поделиться здесь с любителями поэзии чтением Владимира Яхонтова Маяковского, Есенина, Пушкина. https://cloud.mail.r.../7Qhh/FMFAWEkwx
дед владимир
вынимается из заполярных льдов,
из-под вертолётных винтов
и встает у нашего дома, вся в инее голова
и не мнётся под ним трава.
дед николай
выбирается где-то возле реки москвы
из-под новодевичьей тишины и палой листвы
и встает у нашего дома, старик в свои сорок три
и прозрачный внутри.
и никто из нас не выходит им открывать,
но они обступают маленькую кровать
и фарфорового, стараясь дышать ровней,
дорогого младенца в ней.
- да, твоя порода, володя, -
смеется дед николай. -
мы все были чернее воронова крыла.
дед владимир кивает из темноты:
- а курносый, как ты.
едет синяя на потолок от фар осторожная полоса.
мы спим рядом и слышим тихие голоса.
- ямки веркины при улыбке, едва видны.
- или гали, твоей жены.
и стоят, и не отнимают от изголовья тяжелых рук.
- представляешь, володя? внук.
мальчик всхлипывает, я его укладываю опять,
и никто из нас не выходит их провожать.
дед владимир, дед николай обнимаются и расходятся у ворот.
- никаких безотцовщин на этот раз.
- никаких сирот.
Молодость и зрелость сели на скамейку…
Молодость сказала: «Ты как я сумей-ка…»
Зрелость отвечала: «Красота не вечна,
Научись делиться красотой сердечной…»
Молодость, с насмешкой: «Что в тебе такого?
Дом, семья, работа… Скучные оковы…»
Зрелость улыбалась, будто младшей дочке:
«Без оков семейных люди – одиночки…»
Молодость твердила: «Всё во мне прекрасно,
Молода, свободна, и красива, ясно?»
Зрелость отвечала: «Я тебя мудрее,
И с тобой, малышка, спорить не посмею…
Повзрослей, узнаешь, счастье не в свободе,
Не в ночных гуляньях, не в Парижской моде…»
Молодость смеялась: «Глупости всё это,
Раз не в этом счастье, значит счастья нету»
Зрелость отвечала: «Нет, оно бывает,
Если жить с любимым небо позволяет,
Если смех детишек слышится из дома…
Ты ещё со счастьем, крошка, незнакома…»
Молодость спросила: «Если правда это,
Что ж ночами плачешь и о чём секреты?»
«Я ночами плачу…», - зрелость говорила:
«Потому что раньше это не ценила…»
Автор: Ирина Самарина-Лабиринт
Сообщение отредактировал Раиса: 24 Октябрь 2016 - 20:13
Крыльцо – это что-то из Пушкина. Может быть, из Толстого.
И поэтому листья, упавшие на крыльцо
посреди мегаполиса, заставляют вздрогнуть. А это снова
осень. Деревья осенью все на одно лицо,
чего не скажешь об улицах. Взять хотя бы вот эту,
где дом с крыльцом, или ту, где картинки по всей стене,
где шифер на крыше и дождь гремит, как месса по лету,
неопознанным деревом подслушанная во сне.
А здесь, на этом крыльце, мокнут кленовые листья.
Слева шумит проспект. Справа подъемный кран
словно напоминает: сколько песне ни литься,
сколько ни виться верёвочке, а генеральный план
давно утверждён. Так чего же раздумывать, в самом деле,
заглядывай чаще по этим облетающим адресам.
А ежели те, которые на крыльце золотом сидели,
снова тебя не признают – значит, представься сам.
Это осень пришла подменить весну. Так, бывало, проснусь, а потом засну и досматриваю про осень, где хрустит под подошвами тонкий лёд, где сквозь просинь случайную самолёт паутинку свою пробросит.
Это осень, я знаю её шитьё. Золотая и синяя нить её, что ни день, всё тусклей и мглистей. Так и просится в руки – возьми, пришей шорох мыслей, невыспавшихся мышей и сухих каштановых листьев.
Это первый, а может, последний снег, ошарашенный город и вязкий бег, словно по уши в манной каше, за трамваем, за подписью на листке, до вокзала, с которого налегке отбывают надежды наши.
Ибо осень, а следом придёт зима. Ничего, что была и ушла сама: если просят – чего же проще? И не станет выискивать, кто просил, кто бумажки за подписями носил и ходил ликовать на площадь.
И хотя вечерами теперь светло, получается, время её пришло, получается, наше вышло. И когда она пляшет среди снегов, из вагона не слышно её шагов, только ветер за стенкой слышно.
Но пока ещё осень, с которой мы на одном, огорчительном для зимы просторечии вздор свой мелем. И она, по подснежникам напролом проскакав и сугробам махнув крылом, сговорится сама с апрелем.
Мам.. спасибо.. что я получилась..
Твоя дочь.. человек.. говорят хороший..
Мне счастье сегодня снилось..
Уют.. и щенок в прихожей..
Я метко лечу.. в тебя вся..
Ценю теплоту и дружбу..
И сердце не остывает
В самую лютую стужу ..
Я помню.. про то.. что горе -
Это потеря близких..
Все остальное.. не стоит
Восприятия "к сердцу близко"..
Ты научила чувствовать тонко..
Быть Женщиной.. до кончиков пальцев..
Да только где тонко - рвется..
Все чаще хочется сдаться..
В этом неправильном мире..
Быть женщиной нет мам..времени..
Работа.. ( точнее четыре...)
И вместо "любви".. "отношения"..
Я помню.. твоё - "с уважением
И к другу.. и к врагу.."
Упавшему.. без сомнения..
Протягиваю руку..
Да, мам.. любят меня..
Коллеги.. больные мои.. и ОН..
Я верю.. исполнится..
у твоей девочки сон..
И счастье.. уют..
Щенок в прихожей. ..
Все будет.. мам.. не грусти..
В жизни так много "прохожих"..
И мало с кем по пути..
@оксана
Осенний сад. Промокшая скамейка.
И листья подметает, неспеша,
Усталый дворник в ветхой телогрейке.
А под скамейкой съёжилась душа.
Да, да, душа. Обычная, вот только
Промокла и от холода дрожит,
И вспоминает, как хозяин колко
Сказал: "Душа, ты мне мешаешь жить.
Болишь по каждой убиенной мошке,
Сжимаешься от плача малыша,
Мой завтрак отдаёшь бездомной кошке -
Я больше не могу с тобой, душа.
Мои глаза давно устали плакать.
Прошу тебя, как друга, уходи."
Она ушла в сентябрьскую слякоть,
И с нею вместе плакали дожди.
Блуждала долго мокрыми дворами,
Заглядывала в окна и глаза.
Над нею осень хлопала ветрами,
И вслух с судьбою спорила гроза.
Осенний сад. Промокшая скамейка.
И листья снова падают, шурша.
Работу кончил дворник в телогрейке.
А под скамейкой умерла душа...
Покуда живешь, поневоле в бессмертие веришь.
А жизнь оборвется - и мир не заметит, потери.
Не вздрогнет луна, не осыпятся звезды с небес...
Единый листок упадет, но останется лес.
В младенчестве сам себе кажешься пупом вселенной,
Венцом и зерцалом, вершиной людских поколений,
Единственным "Я", для которого мир сотворен:
Случится исчезнуть - тотчас же исчезнет и он.
Но вот впереди распахнутся последние двери,
Погаснет сознанье - и мир не заметит потери.
Ты ревностью бредишь, ты шепчешь заветное имя,
На свадьбе чужой веселишься с гостями чужими,
Ты занят делами, ты грезишь о чем-то желанном,
О завтрашнем дне рассуждаешь, как будто о данном,
Как будто вся вечность лежит у тебя впереди...
А сердце вдруг - раз! - и споткнулось в груди.
Кому-то за звездами, там, за последним пределом,
Мгновения жизни твоей исчислять надоело,
И все, под ногой пустота, и окончен разбег,
И нет человека, - а точно ли был человек?
И нет ни мечты, ни надежд, ни любовного бреда,
Одно Поражение стерло былые победы.
Ты думал: вот-вот полечу, только крылья оперил!
А крылья сломались - и мир не заметил потери.
Собачий век недолог. Жаль…
Но одному я рад, не скрою:
Собаки попадают в рай…
Так уготовано судьбою.
Там предстоит хозяев ждать…
Не день, не два… Бывает - годы…
И как беднягам не устать
От этой призрачной свободы?
В раю - нет зимних холодов,
И жарко тоже не бывает…
В достатке пища, теплый кров,
Никто на хвост не наступает…
Там вековых деревьев тень…
Но пропустить никак нельзя им
Тот самый долгожданный день,
Когда вернется к ним Хозяин…
И с ним не будет поводка…
Команд… Прививок бестолковых…
Ах, если б обнял он слегка…
Ах, если б в морду чмокнул снова…
Шершавым языком опять
Лица б знакомого коснуться…
Они нас ждут. И будут ждать.
И обязательно дождутся.
вот обычный психопат
смотрит смотрит в снегопад
у него в глазах мерцает
свет божественных лампад
у него сопля под носом
и улыбка невпопад
говорят ему не стой
не смотри на снег густой
будет ведь опять припадок
вкупе с этой красотой
а он всё сопит и смотрит
завороженной глистой
смотрит словно сверлит снег
он ведь тоже человек
хоть врачи ему сказали
что что он псих и чебурек
а плевать ему на это
если с неба валит снег
и горят вдали огни
только грабли протяни
да хоть тяпку хоть лопату
а горят сквозь снег они
в снегопад ясней гораздо
чем в обыденные дни
и стоит и смотрит псих
/по-немецкому - Er sieht/
так спокойно что родные
говорят - Er lieblings nichts
и уходят спать и кушать
псих не слышит больше их
и ему всё пох и нах
свет горит в его глазах
две немеркнущих лампады
/как в церквях на образах/
и ползёт сопля из носа
и улыбка на губах
"У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая,чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно."(Матф.6:3-4)
Она вошла и скромно села на сиденье.
Вагон под вечер был почти полупустой.
Достала булочку с малиновым вареньем,
Что наспех куплена была на мостовой.
Она ничем не выделялась в серой массе,
Электропоезд покачнул её рывком,
Глаза закрыла. Мысли тут же в резонансе
Сдавили сердце нераспутанным клубком.
Она чуть вздрогнула и вновь глаза открыла,
Хоть спать хотелось и, казалось, что нет сил.
Кусочек булочки устало надкусила --
Живот с утра поесть настойчиво просил.
Она сидела и рассматривала лица.
Почти что все уткнулись носом в телефон.
Вот нотки пляшут на обпаленных ресницах,
А вот дремота забралась под капюшон...
Вот кто-то строчит эсэмэс, нахмурив брови,
А кто-то, видно, новостями увлечён,
Сосед же, с книгою "Пребудьте в Божьем Слове",
Наверно что-то очень важное прочёл...
Тут встал мужчина пожилой, в нелепых тапках.
С какой-то сумкой странной - клетчатой, большой
И приготовился на выход. Брюки в латках.
Пиджак потёртый, не его плеча покрой...
Он рядом встал. Рукой за поручни схватился.
Одеколон дешёвый в воздухе парил...
И видно было, что куда-то торопился -
Всё волновался, да за временем следил.
Она же думала: "А я богаче буду?
Всегда нехватка в исхудалом кошельке...
И страшно стало на какую-то минуту:
От обреченности висеть на волоске.
Ну что ж...Пора начать карманную работу.
Она взглянула на людей вокруг мельком,
Изобразила неуёмную зевоту
И чуть подвинулась к попутчику тайком...
Чтоб провернуть свой трюк, немного наклонилась -
Ей не в первой такое дело совершать...
Да вот в лице волненье всё же проявилось,
Когда сосед стал книгу медленней листать.
Она здесь выждала момент и отвернулась.
Вот - в сантиметрах от неё чужой карман...
И только лишь рука к карману потянулась,
Как вдруг напротив парень взгляд свой приподнял.
И что он видит? В пальцах мятая купюра...
Её карманница не тянет, а кладёт!
Она в пиджак мужчине деньги запихнула ,
Она их вовсе не ворует, а даёт!
Сама себе еле заметно улыбнулась,
Глаза поспешно опустила в грязный пол,
И от содеянного сердце встрепенулось
Когда представила, как счастлив будет он...
Как неожиданной находке удивится...
Как это зернышко добра побеги даст...
Как знает, может перед Господом склонится?
И может славу Богу искренне воздаст...
Раскрылись двери и мужчина с сумкой вышел.
А парень всё не мог никак в себя придти.
Такого раньше он не видел и не слышал...
Он раньше ангела не видел во плоти.
Она же, будто ни при чём, смотрела в окна.
Мелькали лампочки на пыльном потолке...
Никто не знал, как ангел плакал одиноко
Ночами в комнатке своей на чердаке.
Она снимала уголок в столичном доме.
Порой сама считала жалкие гроши,
Но не могла пройти, увидев рядом горе.
Не от избытка, а от щедрости души.
Она так верила, что людям отдавая,
Не обеднеет, с голодухи не умрёт...
И что другому тайно чем-то помогая
Не потеряет, а лишь только обретёт.
Ей так хотелось в суете угрюмых будней
Стать чудом маленьким хоть в чьей-нибудь судьбе.
Ведь и сама она нуждалась в Божьем чуде.
Одно оно могло помочь в её беде.
Болела мама. И, конечно, были шансы
Спасти её. Да счёт надежды раздавил.
Ей так нужны, ей так нужны сейчас финансы.
Но собирать их не хватало больше сил...
Жизнь или смерть - теперь зависело от денег.
Она старалась и боролась как могла.
Но что могла она с учительских копеек
Насобирать на зарубежного врача...
Динамик что- то прохрипел над головою
Девчушка встала и направилась к двери.
И крыльев не было за хрупкою спиною.
Лишь шлейф из света потянулся позади...
А парень в поезде всё думал о поступке...
И было стыдно за свой толстый кошелек.
За равнодушие, за праздные покупки...
За Богом посланный пример... или намёк...
Весь путь оставшийся он новыми глазами
Смотрел на мир... на суетливое метро...
И сердце словно зажигалось небесами -
Хотелось тоже делать тайное добро.
Наталья Шевченко, 14 февраля 2015
Стихотворение основано на реальных событиях.Героиню моего произведения зовут Наталья Гуменюк. История произошла в Киевском метро.