БОРИС ПАСТЕРНАК
Мчались звезды. В море мылись мысы.
Мчались звезды. В море мылись мысы.
Слепла соль. И слезы высыхали.
Были темны спальни. Мчались мысли,
И прислушивался сфинкс к Сахаре.
Плыли свечи. И казалось, стынет
Кровь колосса. Заплывали губы
Голубой улыбкою пустыни.
В час отлива ночь пошла на убыль.
Море тронул ветерок с Марокко.
Шел самум. Храпел в снегах Архангельск.
Плыли свечи. Чериовик “Пророка”
Просыхал, и брезжил день на Ганге.
Дай Бог, чтоб почаще встречались такие люди,
которых без повода хочется благодарить
за то, что они - вот такое родное чудо,
что только улыбкой своей заставляют жить!
Дай Бог, чтоб они не сдавались и не ломались
и правильный выбирали до счастья путь!
А мы бы за ними шли, стопроцентно зная:
с него не позволят нам невзначай свернуть!
Дай Бог, чтоб они не болели и не старели!
Ну, разве что становились мудрей чуть-чуть!
Дай Бог, чтобы больше тех, кто бы в нас поверил,
которых никак не хочется обмануть!
Дай Бог, чтоб почаще встречались такие люди,
с которыми, как минута, проходит час,
с которыми забывается, что простуда,
что счет не оплачен за мусор, за свет и газ,
с которыми все как будто намного легче,
с которыми не страшны ни дожди, ни ветер,
которым украдкой "спасибо" однажды шепчешь
за то, что они, вот такие вот, есть на свете!
Он жил как все: работа, дом,
Друзья, сиамский кот.
Любил шутя произносить
Слова наоборот,
Любил по снегу босиком
Из дышащей парной
И говорил по четвергам,
Что скоро выходной.
Любил Садовое кольцо
В ночном мельканье фар.
Любил, как пахнет от дождя
Июльский тротуар.
Любил Её пригоршню лет.
Синь глаз и лён волос.
Но там семья, а здесь…
Да здесь всё как-то не срослось.
Он каждый день бежал с утра
В казенный жёлтый дом.
С клубничным йогуртом, зонтом,
Бананами, тортом.
Бежал туда, где двери в ряд,
Где в белом медсестра,
Где хлоркой пахнет всё подряд
От шторки до стола.
Где капельницы часовым
С полуночи стоят.
И сердце рвёт, на части рвёт
Родной любимый взгляд.
«… Она не помнит ничего.
Нет, это не пройдёт.
Да, всё стабильно. Никого
Она не узнаёт».
Морщинки лет, больницы тишь
И мамины глаза,
Обрывки фраз,
« Домой, малыш!»,
Предательски слеза…
Пролёт пустой
И жадно он вдыхает никотин.
Слова врача: « Могу сказать,
Что Вы- прекрасный сын!
Но всё равно она же Вас
Совсем не узнаёт
И не заметит, что никто
Сегодня не придёт.
Могли бы Вы и опоздать,
Ведь молодой, весна…»
Из палатки вышла дева
В васильковой нежной тоге,
Подошла к воде, как кошка,
Омочила томно ноги
И медлительным движеньем
Тогу сбросила на гравий,-
Я не видел в мире жеста
Грациозней и лукавей!
Описать ее фигуру –
Надо б красок сорок ведер…
Даже чайки изумились
Форме рук ее и бедер…
Человеку же казалось,
Будто пьяный фавн украдкой
Водит медленно по сердцу
Теплой бархатной перчаткой.
Наблюдая хладнокровно
Сквозь камыш за этим дивом,
Я затягивался трубкой
В размышлении ленивом:
Пляж безлюден, как Сахара,-
Для кого ж сие творенье
Принимает в море позы
Высочайшего давленья?
И ответило мне солнце:
«Ты дурак! В яру безвестном
Мальва цвет свой раскрывает
С бескорыстием чудесным…
В этой щедрости извечной
Смысл божественного свитка…
Так и девушки, мой милый,
Грациозны от избытка».
Я зевнул и усмехнулся…
Так и есть: из-за палатки
Вышел хлыщ в трико гранатном,
Вскинул острые лопатки.
И ему навстречу дева
Приняла такую позу,
Что из трубки, поперхнувшись,
Я глотнул двойную дозу…
В смокинг вштопорен, побрит что надо.
По гранд
по опере
гуляю грандом. Смотрю
в антракте-
красавка на красавице
Размяк характер -
все мне нравится.
Талии-кубки.
Ногти - в глянце.
Крашеные губки
розой убиганятся
Ретушь -
у глаза.
Оттеняет синь его.
Cпины
из газа
цвета лососиньего.
Упадая
с высоты, пол
метут
шлейфы.
От такой
красоты
сторонитесь, рефы.
Повернет -
в брильянтах уши
Пошевелится шаля -
на грудинке
ряд жемчужин обнажают
шиншиля,
Платье -
пухом.
Не дыши.
Аж на старом
на морже
только файтолько да крепдешин,
только облако жоржет
Брошки - блещут...
на тебе!-
с платья
с полуголого.
Эх,
к такому платью бы да еще бы...
голову,
1929
Когда наскучат ей лукавые новеллы
И надоест лежать в плетеных гамаках,
Она приходит в порт смотреть, как каравеллы
Плывут из смутных стран на зыбких парусах.
Шуршит широкий плащ из золотистой ткани;
Едва хрустит песок под красным каблучком,
И маленький индус в лазоревом тюрбане
Несет тяжелый шлейф, расшитый серебром.
Она одна идет к заброшенному молу,
Где плещут паруса алжирских бригантин,
Когда в закатный час танцуют фарандолу,
И флейта дребезжит, и стонет тамбурин.
От палуб кораблей так смутно тянет дегтем,
Так тихо шелестят расшитые шелка.
Но ей смешней всего слегка коснуться локтем
Закинувшего сеть мулата-рыбака...
А дома ждут ее хрустальные беседки,
Амур из мрамора, глядящийся в фонтан,
И красный попугай, висящий в медной клетке,
И стая маленьких бесхвостых обезьян.
И звонко дребезжат зеленые цикады
В прозрачных венчиках фарфоровых цветов,
И никнут дальних гор жемчужные громады
В беретах голубых пушистых облаков,
Когда ж проснется ночь над мраморным балконом
И крикнет козодой, крылами трепеща,
Она одна идет к заброшенным колоннам,
Окутанным дождем зеленого плюща...
В аллее голубой, где в серебре тумана
Прозрачен чайных роз тягучий аромат,
Склонившись, ждет ее у синего фонтана
С виолой под плащом смеющийся мулат.
Он будет целовать пугливую креолку,
Когда поют цветы и плачет тишина...
А в облаках, скользя по голубому шелку
Краями острыми едва шуршит луна.
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
А к мертвым, выправив билет,
Все едет кто-нибудь из близких,
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого нет...
И ставит,
ставит
обелиски.
Сегодня началась война.
Севастополь в числе первых городов СССР 22 июня 1941 года в 3 часа 15 минут подвергся налету фашистской авиации. Первой нанесла удар по фашистским самолетам зенитно-артиллерийская батарея Черноморского флота N 74, которой командовал лейтенант И.Г. Козовник. Вслед за ней открыли огонь 76, 80, 78 и 75-я батареи и успешно отразили первый налет фашистов...
Память с нами не играет в прятки,
Не уходит вдаль на вираже.
… Слышу, как гремят сорокапятки
На забытом богом рубеже.
Мы их называли «Смерть расчету!»,
Называли «Родина, прощай!».
Прикрывая матушку пехоту,
Сами выживали невзначай.
Среднею излучиною Дона
В корчах плыл подбитый небосвод,
Из артиллерийского заслона
Уцелел под вечер только взвод,
Степь вокруг снарядами прошита,
Светится насквозь, что решето.
Даже мой наводчик Подкорытов
Не сказал как раньше:
- Прожито!
У него — две беленькие прядки.
У меня — застывший в крике рот…
Двое нас на две сорокапятки.
Он и я — весь уцелевший взвод.
Все люди, как книги, и мы их читаем,
Кого-то за месяц, кого-то за два.
Кого-то спустя лишь года понимаем,
Кого-то прочесть не дано никогда.
… Кого-то прочтём и поставим на полку,
Пыль памяти изредка будем сдувать...
И в сердце храним... но что с этого толку?
Ведь не интересно второй раз читать.
Есть люди-поэмы и люди-романы,
Стихи есть и проза - лишь вам выбирать.
А может быть, вам это всё ещё рано
И лучше журнальчик пока полистать?
Бывают понятные, явные книги,
Кого-то же надо читать между строк.
Есть ноты - сплошные оттенки и лиги,
С листа прочитать их не каждый бы смог.
Наш мир весь наполнен загадкой и тайной,
А жизнь в нём - лишь самый длинный урок.
Ничто не поверхностно и не случайно,
Попробуй лишь только взглянуть между строк.
Перестань намекать на постель -
Ведь проблем не решают объятьем.
Я сегодня надену Шанель –
Буду в маленьком черном платье.
Хватит «гнать» романтичную чушь.
Видишь, лед уже в виски растаял?
Ах, какая нестойкая тушь...
Только плакать у нас – против правил.
Где ты ангелов видел с тату?
С интеллектом таким аморальным?
Так старался, а выбрал не ту...
Что ж бывает... не все идеальны.
Шпилька – больше, чем просто каблук...
Это высь! И стремление к звездам!..
И давай обойдемся без рук,
Ведь – увы – приручать меня поздно...
Лучше битва, чем мир взаперти.
Это тайна всех маленьких женщин:
Из двух зол, что стоят на пути,
Выбрать то, что покажется меньшим.
Стоп! – не чокаясь, выпьем до дна
За любовь! / а сквозь зубы «Проклятье!».../
Беззащитна. И этим сильна.
В этом маленьком черном платье...
Это было давно. Это было с тобой
в баснословном году, у воды голубой,
где играла волна, и неслись облака
в вышине, и она не была далека,
и погода в июле была хороша,
и сверкала река, и дышала душа...
А потом это минуло. Это прошло.
Это стало - былое. Быльем поросло.
И душа на забвение обречена
и не вхожа уже в эти сферы она..
Но в каком бы затворе, в какой кутерьме
ни сходила б с ума - в Новом Свете, во тьме
Гефсиманской ночи, на лету, на бегу,
-все стоять оставалась на том берегу,
где неслись облака, голубела вода
и блажили в крови молодые года,
и пылала огромная роза в груди...
Ибо все еще было тогда впереди.
Ольга Иванова
***
Все проживается. Чтобы увидеть новое,
Старое нужно сначала понять и вылечить.
Нужно пройти напролом через все суровое,
Нужно запомнить... Нет! Не запомнить - выучить!
Все проживается. Все это только полосы.
Черные с белыми тесно переплетаются.
Чтобы влюбиться в прекрасные чьи-то волосы,
Кто-то полжизни блуждает, снует, пытается.
Все проживается. Нужно немного времени,
Столько узнать, что вокруг неустанно вертится.
Помни, что кто-то с тобой из того же племени.
Дело за малым. Нужно всего лишь встретиться.
Яна Бражник
***
А я не хочу достойно!!!
А я хочу по-дурацки,
Дико, безумно, резко,
Но чтобы были ВСЕ краски.
Чтобы любить - до стона,
А ненавидеть - до крика,
И восхищаться - до звона,
И презирать - до скрипа.
И не противиться бедам,
А просто плыть против течения,
Наперекор, но не к цели,
А просто из несоглашения.
Из-за невосприятия,
И неприятия тысячи
Мерзостей, лжей и пакостей,
Которые "в рамках приличия"
И жить!
Потому что хочется,
Не как должно, а как нравится,
Когда все это закончится -
Увидим кто чище останется!
Ярослава Маслюк
Сообщение отредактировал Iranik: 01 Июль 2013 - 21:16
Снова пух тополей
Будет тихо над прошлым кружиться,
Заметет мои кудри
И плечи, и возраст снежком.
Пусть живу без надежды, без веры,
Но все же крупицу
Светлой радости я подарю тебе, милый, тайком.
Проберусь к тебе в жизнь,
Не затронув кисейные шторы,
Не разбив на столе
Потускневший семейный фарфор.
Жди меня, я приду.
Так приходят богини - не воры.
Лунной ночью продолжим нечаянно начатый спор.
Я без стука войду.
И, незримо пристроившись рядом,
Притушу во Вселенной
Все звездочки, все фонари.
Ну зачем нам свидетели?
Знать даже звездам не надо,
Как душевная боль растворяется в цвете зари.
Суждено - отболит.
Напророчено, значит, отноет.
Вместе с болью исчезнет
Тоска по вчерашней любви.
...За собой только право,
Пожалуй, оставлю одно я:
Приходить в твою память, зови ты меня, не зови.
Все проживается. Чтобы увидеть новое,
Старое нужно сначала понять и вылечить.
Нужно пройти напролом через все суровое,
Нужно запомнить... Нет! Не запомнить - выучить!
Все проживается. Чтобы увидеть новое,
Старое нужно сначала понять и вылечить.
Нужно пройти напролом через все суровое,
Нужно запомнить... Нет! Не запомнить - выучить!
Когда я стану бабушкою старенькой,
я волосы покрашу фиолетовым.
И выброшу из дома нафиг валенки…
А может, и оставлю их на лето.
Я заведу себе штук пять собак,
а может коз, на этаже, так, пятом.
И буду слушать, как сосед
меня за стенкою обкладывает матом.
Спать буду днём, пока все на работе,
а ночью, этих гадов сна лишая,
я лёгким ангелом в весьма тяжёлой плоти,
станцую вальс под музыку Раммштайна .
Да… не забыть, с балкона сбросить шарик,
наполненный водою с чёрной тушью,
Когда пойдёт какой-нибудь лошарик,
на просьбу мою жалкую старушью:
- Мол, посмотри, милок, я обронила…
(что именно - пока ещё не знаю).
Так, надо дверь уже сейчас бронировать…
Пока я помню и соображаю…
Я буду очень милою старушкою,
ну, может, чуть бандитского пошиба,
И закажу себе из бронзы клюшку я…
Эх, главное, чтоб память не отшибло...