Из всех «богемных» ароматов меня всерьез зацепила только Шелковая нить. Обозвана она на Фра «древесной фужерной», но ерунда все это, и для меня никакое это не дерево и не шелк. Это Великий Шелковый Путь, караван медленно, но неотвратимо движущийся с Востока на Запад, мерный шаг тяжело груженых верблюдов по барханам Такла-Макан и тот странный миг между палящим зноем дня и обжигающим холодом ночи – не ослепляющая белизна солнечных лучей, не кровавое зарево пустынного заката, а поцелуй цвета топленого молока, пахнущий той телесной сладостью, которая поднимается из-за ворота, вдоль шеи, когда воздух быстро остывает, и ты становишься теплее, чем сгущающийся вокруг сумрак.
Из всех «богемных» ароматов меня всерьез зацепила только Шелковая нить. Обозвана она на Фра «древесной фужерной», но ерунда все это, и для меня никакое это не дерево и не шелк. Это Великий Шелковый Путь, караван медленно, но неотвратимо движущийся с Востока на Запад, мерный шаг тяжело груженых верблюдов по барханам Такла-Макан и тот странный миг между палящим зноем дня и обжигающим холодом ночи – не ослепляющая белизна солнечных лучей, не кровавое зарево пустынного заката, а поцелуй цвета топленого молока, пахнущий той телесной сладостью, которая поднимается из-за ворота, вдоль шеи, когда воздух быстро остывает, и ты становишься теплее, чем сгущающийся вокруг сумрак.